Несмотря на то, что признак одушевленности существительных в русском языке тесно связан с представлением о живом/неживом, собственно категория одушевленности-неодушевленности – это грамматическая категория, имеющая формальные средства выражения и не всегда последовательно отражающая деление на живое/неживое с точки зрения науки.
Одушевленные существительные имеют совпадающие окончания мн. числа винительного падежа и родительного падежа, а для существительных муж. рода это распространяется и на ед. число: вижу утопленника, вижу утопленников (ср. в род. падеже: нет утопленника, нет утопленников).
Неодушевленные существительные имеют совпадающие окончания мн. числа винительного падежа и именительного падежа, а для существительных муж. рода это распространяется и на ед. число: вижу труп, вижу трупы (ср. в именительном падеже: труп, трупы).
На портале Грамота.ру находим следующее: "Категория одушевленности-неодушевленности существительных является грамматическим выражением противопоставления живого и неживого, но понимаемого не в научном плане (в смысле живой и неживой природы, т. е. органического и неорганического мира), а в плане бытовом, "житейском"". Можно объяснить, почему
слово труп неодушевленное: труп – это "мертвое тело", а существительное тело является неодушевленным и тогда, когда
речь идет о живом существе. Слова же утопленник, мертвец,
покойник называют мертвого человека, т. е. то, что было живым (мертвым может стать только живое). Можно вспомнить и произведения фольклора, где утопленники, мертвецы, покойники (но не трупы!) действуют как живые персонажи. Таким образом, в бытовом, "житейском" понимании утопленник – живое, а труп – неживое. И
грамматика это отражает."
